Февральскую революцию встретил с энтузиазмом. Записался в партию С. Р. (эсеров). Был рядовым членом, выполнял технические поручения, главным образом по выборам в Городскую думу и Учредительное собрание. «Питался» газетными статьями и речами на митингах и собраниях. Со времени поездки на Камчатку в 1908 г. политикой не занимался. Революцию встретил как простой обыватель. Первые выборы в Городскую думу аннулировали, вторые выборы дали большинство большевикам. Я был выбран гласным Городской думы. Городским головой был С. Е. Чуцкаев (ныне председатель Государственной бюджетной комиссии). Членом управы, с которым я работал как член технической комиссии, был большевик Ф. Ф. Сыромолотов. Работал я еще в Обществе инженеров и техников Урала. Относились враждебно к предпринимателям, но политика наша была не большевистская, а соглашательская. Благодаря тому, что все городские власти в Екатеринбурге были большевистские, у нас никаких эксцессов после Октябрьского переворота не было. Я под влиянием идей Учредительного собрания относился к перевороту отрицательно, не понимая значения наступающих событий, но уже чувствовал какую-то фальшь в позиции соглашательских партий. Помню, я был недоволен тем, что большинство получили С. Р. — «если они такие же, как я, то раздвоенные души не могут править государством», рассуждал я сам с собой. Такое мое настроение проявилось в том, что я никогда не саботировал мероприятий Советской власти с самых первых ее шагов. Продолжал принимать реквизированную платину, помогал комиссару финансов Ф. Ф. Сыромолотову ее правильно оплачивать. Работал добросовестно в большевистской Думе и т. д.
Затем, когда белые заняли Екатеринбург и некоторые авантюристы во время междуцарствия предлагали мне принять участие в правительственных органах, я резко отказался. Также наотрез я отказался от приглашения эстонского консула (бывшего преподавателя немецкого языка в Екатеринбурге Томсона) оптироваться. Он каким-то образом узнал, что я был приписан, как и мой отец, к Эрастверовской волости Верровского уезда Лифляндской губернии, которая отошла к Эстонии. В городе Верро я был только один раз в жизни, когда призывался. Я считаю себя русским, родной язык у меня русский и ни о какой Эстонии и речи быть не может.
В августе 1917 г. я был единогласно избран штатным преподавателем, а в июне 1919 г. исполняющим обязанности профессора геодезии вновь открывшегося в Екатеринбурге Уральского горного института. В связи с этим начал переключаться целиком на геодезические работы и с июня 1918 г. перешел на триангуляционные работы, организованные Областным правлением национализированных предприятий Урала. Работы продолжались и при Колчаке. 18 марта 1919 г. главный начальник Уральского края сделал распоряжение: «Прошу закрыть коллегию по триангуляции Урала... как понимаю — орган большевистский». (См. журнал «Геодезист» за 1932 г. № 2—3). Мне пришлось уже от имени Уральского общества любителей естествознания ехать в Омск и хлопотать о продолжении работ. Это было на пасхе 1919 г. Поездка в Омск очень помогла мне разобраться в политическом положении. С одной стороны, я увидел интеллигенцию типа известного геолога П. И. Преображенского (открывшего калийное месторождение), проф. Введенского, инженера Щукина, а, с другой стороны, такую мразь, вроде Дутова, Анненкова и др., пьянствующих в гостинице «Россия». И по дороге в поезде я видел непримиримую рознь между фронтовыми и тыловыми штабными офицерами.
Колчаковский переворот я встретил враждебно. Проявилось это в том, что написал резкое письмо редактору, чтобы он перестал посылать выписанную мной газету, так как газета перешла на колчаковскую позицию. В совете Института открыто, возмущенно голосовал против приветствия Колчаку (нас таких было двое), в Городскую думу я написал, что слагаю с себя депутатские полномочия. С этого момента я считаю себя (это было примерно в ноябре или начале декабря 1918 г.) отошедшим от партии С. Р.
Больше я ни на каких партийных собраниях не был и старался сам с собой уяснить смысл происходивших событий, медленно и довольно туго усваивая большевистскую концепцию и учение тов. Ленина.
Омерзение и отвращение, которое я испытывал по отношению к белогвардейщине, помогло мне принять твердое решение во что бы то ни стало остаться в Екатеринбурге, когда белые отступят, несмотря на то, что все белые газеты заполняли свои столбцы сплошными ужасами, якобы творимыми красными. Эта клевета так действовала на обывателей, что из Екатеринбурга, кто только мог, бежал с белыми. Даже столяр из аффинажного завода бежал. В городе осталось три инженера, в том числе и я, и один врач. Одного инженера я задержал почти силой, в последнюю минуту он сдрейфил, но я закрыл ворота на запор. В момент эвакуации Екатеринбурга я был на работах в поле. Возвратился в Екатеринбург навстречу обозам, бегущим из города. Перевел свою семью из деревянного квартала в каменный аффинажный завод, в котором я до триангуляции работал. На заводе все эвакуировались, осталась одна семья сторожа. С ним снесли все ценные вещи (химические весы и т. п.) в подвал, накачали баки водой. На песчаной бане нашли 23 пробы платины, ее снесли в несгораемый шкаф. Белых во двор не пустили, напугав их возможным взрывом газового завода. Ночью встретили квасом у ворот красных и заснули спокойно под звуки канонады. Ребят у меня было пятеро от 8 лет до 1 года, они спали сначала в котельной на досках, затем перенес их в дом.
Вскоре (28 июля 1919 г.) от уполномоченного Губревкома получил мандат на продолжение триангуляционных работ. Дела быстро двинулись дальше, так как все у нас сохранилось, в том числе и лошади, которые были спрятаны в Невьянске. Из аффинажного завода переселился к себе на квартиру, передав ключи от завода коменданту города. Вызвал из Березовска оставшуюся лаборантку Одношивцеву, заставил профильтровать оставленные пробы платины, и также все сдал. Как после оказалось, когда в Иркутске затем передал дела завода, на чердаке завода было зарыто два пуда платины. Сторож, конечно, этого не знал. После к платиновым делам уже более не возвращался. Целиком переключился на геодезию и на преподавательскую работу.
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ЕКАТЕРИНБУРГСКОГО ИСПОЛКОМА 19 Ноября 1919 № 101д КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ О СОСТОЯНИИ УРАЛЬСКОГО ГОРНОГО ИНСТИТУТА В Уральском Горном Институте в настоящее время функционируют 2 курса, открывается чтение лекций
на 3-ем курсе и принимаются срочные меры к тому, чтобы в ближайшее время открыть полностью 3-ий курс. в Институте имеется 5 факультетов: 1) Геолого-разведочный,
2) Рудничный,
3) Химико-металлургический, с отделениями Химическим и Металлургическим,
4) Механико-металлургический, с отделениями Железометаллургическим и Механическим и
5) инженерно-лесной. в ближайшее время предлагается открыть горно-геодезический факультет
и, в виду выявившейся потребности, Химико-металлургический и Механико-металлургический
факультеты - развернуть в новые факультеты: Химический, Металлургический и Механический. Имеющиеся учебно-вспомогательные учреждения следующие: 1. Физическая лаборатория. 2. Химическая Лаборатория, с отделениями по Неорганической, Органической и Аналитической химии. 3. Геолого-минералогическая Лаборатория, музей и Кабинет. 4. Музеи по Кристаллографии и Петрографии. 5. Библиотека в 9080 томов. 6. Чертежная. 7. Механическая мастерская при Физической Лаборатории. Преступлено к оборудованию обще-институтской мастерской точных приборов. При сем прилагаются: 1) Основные положения Управления Институтом, 2) Список лиц профессорско-преподавательского персонала Института, 3) Списки студентов по годам приема. Председатель правления Института, Ректор - Н. Келль, Секретарь Правления - Гусарский
Справка 1919 г. о состоянии Уральского горного института за подписью Н. Келля (из книги В. В. Филатова «Отечества пользы для...», Екатеринбург, 1992 г.).
Вскоре (в августе 1919 г.) был избран оставшимся составом студентов и преподавателей ректором Уральского горного института и затем весной 1920 г. переизбран
.При организации Уралуниверситета был назначен директором Горного института, входящего в состав Университета. 1 января 1921 года оставил этот пост по своему желанию, но сразу же был избран деканом геолого-разведочного факультета.
Параллельно работал в Уралгоркоме (Уральском горном комитете) под начальством тов. Воронина и тов. Дидковского Б. В., заведовал маркшейдерско-геодезической частью. От Горного института, Уралуниверситета и Уралгоркома я два раза выбирался членом в Городской и Губернский Совет рабоче-крестьянских и красноармейских депутатов.
Учебно-административные обязанности отнимали у меня все время и не давали повышать свою научную квалификацию; ученые звания мне были даны авансом. Поэтому я решил перебраться в Ленинград в Горный институт, где имелись значительные старые кадры и где можно было спокойно отдаться научной и педагогической работе.
Об этих днях дает представление решение сходки в Горном институте.
Совещание уральских маркшейдеров. В центре — Н.Г. Келль. 1921 г.
Дорогому Николаю Георгиевичу.
В тяжелые дни жизни Горного Института, Вы, Николай Георгиевич, многоуважаемый дорогой наш учитель, покидаете нас. Трудно и тяжело мыслить Ваш уход при воспоминании о той интенсивной работе по Институту, в частности по кафедре геодезии, которую пришлось Вам проделать. Многим обязаны мы Вам, дорогой профессор, Вашему непоколебимому упорному и ценному труду. Стоя всегда на страже интересов Горного Института, Вы, дорогой Николай Георгиевич, были активным поборником и защитником наших традиций, наших прав. И теперь в дни перелома, в дни реорганизации Института, когда крайняя нужда в Вашей рациональной помощи, Вы, Николай Георгиевич, нас бросаете.
Сходка объединенных отделений Горного факультета верит, что Вы не покинете нас, и шлет Вам глубокую благодарность и чистосердечное спасибо за Вашу профессорскую и академическую деятельность.
Президиум сходки: Блашкевич и 2 подписи 6/II-1922г.
[продолжение]